11 июня 2007 г.
Театральный мир отмечает 95-летие одного из могикан оперного искусства. Более полувека Борис Покровский отдал оперной режиссуре, поставил десятки спектаклей на крупнейших мировых подмостках.
Покровский воспитал целую плеяду отечественных оперных режиссеров. Его называли своим учителем и такие видные режиссеры, как Семен Штейн и Борис Рябикин, творческая судьба которых была связана с Куйбышевским-Самарским театром оперы и балета.
Покровский - художественный руководитель созданного им же Московского камерного музыкального театра, в котором главным дирижером является также хорошо известный в Самаре Лев Оссовский. С этим коллективом в 1994 году Покровский приезжал в Самару.
Сегодня мы знакомим читателей с фрагментами эксклюзивного интервью Покровского, в котором мастер говорит о своем творческом кредо, высказывает порою парадоксальные мысли о режиссуре в музыкальном театре, ставшей в последнее время одним из самых «провокационных» аспектов сценических постановок.
«Я думаю, что новаторство, если к нему специально стремиться, - это блеф, туман, который все равно рассеивается и забывается с наступлением ясной погоды. Искусство должно развиваться в традициях, ибо традиция - процесс, эстафетная палочка, передаваемая от одного поколения другому. В этом движении рождаются кульминации - в каждое время свои. Те, кому хочется прослыть новаторами, начинают придумывать какие-то искусственные, новые обстоятельства и ситуации, а ведь искусство - это прежде всего образное мышление, продиктованное определенной действительностью. С моей точки зрения, умнее и точнее всех по поводу художественного образа сказал Ленин: "Это есть отскок от действительности". Если "отскок" делается без опоры на реальность, это пустой номер. Особенно преуспели в оперных новациях за рубежом, хотя и у нас в последние годы немало достаточно спорных экспериментов. Сколько пошлости, безвкусия, погони за сенсацией мне довелось видеть в постановках зарубежных режиссеров. Вспоминаю "Хованщину" в Парижской опере. На сцене - огромный бассейн грязи. Настоящей грязи, в которой ходят все действующие лица: и Досифей, и Марфа, и остальные. По-моему, это художественная безнравственность, тупость, неумение понять смысл великого произведения. Но была сенсация, и все бежали на этот спектакль, восклицая: "Ах, как это ново и интересно!" Но кто из парижан вспоминал эту "Хованщину" через два-три года? Никто. Зато была сенсация.
Я всю жизнь считаю себя консерватором, традиционалистом. И Шаляпин, и Станиславский - тоже воплощение традиций. Их искусство рождало образ реальных жизненных ситуаций, человеческих характеров. Просто Шаляпин умел это делать, а другие не могут. Если бы он жил в наше время, то пел и играл уже по-другому. Но это тоже было бы традиционно в полном смысле этого слова.
В опере, как в любом жанре искусства, есть форма, а есть то, во имя чего эта форма существует: содержание, которое всегда реалистично. Любое, даже самое абстрактное произведение, основано на осмыслении существа жизни - иначе это не искусство. Настоящий художник всегда в поиске. Конечно, могут быть неудачи, ошибки. Но как часто мы удивляемся тому или иному явлению в опере, думая, что оно неудачно, и не отдавая себе ответа в том, что просто не сумели его понять. Снова цитирую Ленина: "Художник должен быть чуть-чуть впереди народа". Не правда ли, это не совсем то, чему нас учили многие десятилетия даже от имени Ленина? Чтобы понимать оперу, нужно обладать навыками, особым талантом восприятия театральной образности. Надо уметь слышать действие и видеть музыку. Тогда многое не будет казаться такой уж откровенной "вампукой".
Я не ушел из Большого театра, чтобы работать в Камерном. Я создал его еще в 1972 году, продолжая работать в Большом. Да, у меня была неудовлетворенность. Любой большой театр, будь то Ла Скала, Метрополитен, самарский или саратовский, традиционен. Там в первую очередь заняты театральными средствами, то есть музыкой и пением. Моя же задача заключалась в том, чтобы подчинить музыку и пение драме, драматургии театра. Опера - это не просто музыка, а прежде всего театральное действо. Все свои спектакли в камерном театре я ставлю под таким углом зрения. Знаю, что со многими оперными произведениями ни один большой театр просто не может справиться. Взять, например, "Нос" Шостаковича или "Жизнь идиота" Шнитке. В них, помимо вокала, должно присутствовать развитие человеческих характеров. Все это, конечно, необходимо делать и в классике, но там можно спрятаться за красивую музыку, звук.
Только ограниченные вокалисты думают, что от исполнения современной музыки у них может пропасть голос. Это относится к плохим профессионалам. Их выучили одной манере, одной краске - независимо от того, кого они играют: молодого или старого, злого или влюбленного. Я никогда не слышал претензий к артистам моего театра по поводу их вокала, потому что на сцене они не просто поющие марионетки, а персонажи. Иное дело Большой театр или, скажем, Ла Скала. Там вокал - главное, и за него певцам всегда достается. Я часто ухожу со спектаклей, в которых поют знаменитые певцы: они оскорбляют оперу. Голос как таковой я могу слушать на сольном концерте, музыку - на симфоническом. Если же я пришел на "Пиковую даму", то хочу ощутить страсти Германа и всех персонажей.
Опера погибает потому, что оперные "гурманы" ждут исключительно инструментального пения, требуют, чтобы голос звучал, как виолончель или как флейта. А мне смешно: зачем это "как"? Пусть идут на концерт виолончелиста или флейтиста. Голос - великий инструмент, который должен выражать чувства конкретного персонажа в конкретных обстоятельствах. Это умел делать Шаляпин, и в этом он был сродни Станиславскому.
В Большом театре я не работаю, и уже давно. Меня иногда приглашают для постановки спектакля. Сейчас трудная жизнь, нужно выжить. Это относится и к Большому театру. В его труппе много замечательных артистов, которые, к сожалению, редко появляются на сцене: они работают за рубежом. Вообще же в Большом не умеют по-настоящему ценить артистов. Да и репертуар уязвим. Боюсь, они живут тем, что на любой спектакль аншлаг обеспечен, несмотря на дорогие билеты. Но всегда ли эти спектакли достойны Большого театра? Я сомневаюсь, и очень.
У меня нет учеников. Очень важно, чтобы так считал каждый режиссер. Вы спросите, чей ученик я сам? Не могу сказать. Я учился у многих, в том числе и у Шаляпина, которого ни разу в жизни не видел. В искусстве нельзя быть учеником. Это закон и для великих людей, и для нас - средних работников искусства. Каждый художник должен отвечать сам за себя.
Камерный музыкальный театр много гастролирует за рубежом. Приходится много работать, иначе пропадем. Я счастлив каждой возможности пообщаться с публикой у себя на родине. Это относится, кстати, и к Самаре, куда наш театр приезжал дважды. Прием всегда был очень хороший. Значит, мы нужны не только там, за границей, но и здесь, в России».
Любовь ШРАМКО
