13 апреля 2007 г.
Девочка для битья
Нашего корреспондента незаконно задержали как «террориста» Утром 10 мая в редакции «Уфимского меридиана» раздался звонок: пожилой мужчина сообщил о вопиющей несправедливости. По его версии, ветераны Великой Отечественной войны и их близкие пришли в День Победы возложить цветы к памятнику, расположенному в сквере недалеко от Уфимского нефтеперерабатывающего завода, но вместо обелиска увидели лишь кучку песка. На обелиске, утверждал собеседник, были высечены фамилии ушедших на фронт работников этого завода. Последовала просьба разобраться с «эстонским синдромом» местного розлива. Вечером я поехала туда на редакционной машине.
«Пройдемте, гражданка»
Подъехав к скверику, я без особого труда обнаружила ост-ровок песка с сиротливо торчавшими гвоздиками и нарциссами, сделала пару кадров и проходной завода с выходящими из нее людьми, чтобы как-то обозначить место расследования.
Представилась охраннику на проходной, объяснила суть своего задания, попробовала выяснить его личное мнение о происходящем, спросила, нельзя ли поговорить с кем-нибудь из начальства. Ответом был лишь равнодушный зевок человека в форме и сентенция о том, что его задача – охранять объект, а до всяких памятников ему нет дела.
Тогда я решила пообщаться с выходящими из проходной работниками завода. Мне говорили одно и то же: памятник был, но его без всяких объяснений убрали недели три тому назад. Прозвучала версия, что на этом месте хотят устроить платную стоянку… Мои собеседники недоумевали, но категорически отказывались назвать свою фамилию и должность: «Нет-нет, меня сразу уволят…»
Внезапно ко мне подошел мужчина в черной униформе, по виду – охранник с завода. Не представившись, он настоятельно предложил с ним «пройтись» на проходную.
– А если я откажусь?
– Лучше не отказываться, – посоветовал он. – Пройдемте, вам там все объяснят.
Пришлось согласиться. Я надеялась, что со мной решил поговорить кто-то из начальства. Был и негативный «стимул» – опасение за судьбу пленки и фотоаппарата, если бы я стала упираться, не известно, как повел бы себя охранник.
Миновав проходную, мы во-шли в здание заводской администрации. Там меня завели в комнату, где сидели люди в синей униформе. Один из них представился начальником караула Дударевым. Он спросил, кто я такая и что здесь делаю. Мои объяснения он слушал вполуха, а просьбу позвонить в редакцию проигнорировал:
– Я сам знаю, куда и кому мне звонить!
Моя сумочка с документами осталась в машине. Пришлось возвращаться – опять через проходную в сопровождении все того же охранника, который, как приклеенный, следовал за мной. Картинка была неприглядная: обычно так сопровождают людей, застигнутых на месте преступления, так что мне было не по себе.
Масло с секретом
Когда мы вернулись, господин Дударев милостиво разрешил мне присесть на лавку и записал мои данные в какой-то журнал. Больше всего его поразило то, что я ношу с собой только редакционное удостоверение, без паспорта.
– Почему вы ходите тут без паспорта? – допытывался он. – А вдруг вы террористка? Мы сейчас можем отправить вас в милицию для выяснения личности. Или позвонить в ФСБ. А может, вас подослали к нам из ФСБ для проверки нашей бдительности?
Последняя гипотеза была настолько нелепа, что при всей сложности момента мне стало смешно. Но вообще ситуация была такая, когда не до смеха. Я не могла понять, с какой целью меня задержали и чем кончится этот допрос с пристрастием.
Вдоволь натешившись моей растерянностью, Дударев все-таки соизволил позвонить в редакцию. А потом объяснил мне формальный повод для задержания: оказывается, я сфотографировала проходную и выходящих из нее рабочих, а это – большой государственный секрет. Завод стратегический, делает топливо, моторное масло, битумы, резиновую обувь – так что снимать на пленку столь важный объект категорически запрещено. Правда, никаких предупреждений на этот счет за пределами завода не видно…
Любопытно, что мой фотоаппарат и пленку все же не тронули. Так я и вернулась в редакцию с «государственной тайной» на негативе. Никаких извинений мне никто не принес. Ощущение осталось двойственное – облегчение, конечно, но и усталость от тягостного фарса, от пережитого унижения.
Что это было? Учения по отработке бдительности? Попытка проучить журналиста, который взялся за «неприятную» тему? Желание показать, что у нас всякий начальник караула – сам себе закон и Конституция?
Излишне рассуждать о том, как следовало бы себя вести заводской охране, если она заподозрила в прохожем агента «Аль-Каиды». В данном случае имело место психологическое давление: охрана прекрасно понимала, что я никакой угрозы не представляю, но мои расспросы о снесенном обелиске, вероятно, вызвали желание «дать острастку», подержать меня часок в караульном помещении, помучить «дознанием».
На следующее утро к нам в редакцию позвонил генеральный директор завода Анатолий Сухоруков. Он был очень любезен, посоветовал нам не писать о памятнике, тем более что никакого памятника, по его словам, в сквере никогда и не было. На вопрос о том, по какому праву задержали нашего журналиста, Анатолий Михайлович объяснил, что это – «антитеррористическая работа». Бдительность, понимаешь.
Что ж, у заводской охраны свои важные задачи, а у журналистов – свои. Наше дело – проверить информацию насчет обелиска, даже если уважаемое руководство завода не очень этого желает. Мы позвонили в администрацию района, где находится сквер. Начальник управления Айнур Галяутдинов сказал, что о памятнике фронтовикам ничего точно не знает, а вот в сквере сейчас идет крупная перепланировка. И занимается ею администрация Уфимского НПЗ. Так что если обелиск все-таки был, то его судьбу решило заводское начальство. Мы обязательно доведем расследование до конца и вернемся к этой теме.
г. Уфа
Светлана НУРГАЛЕЕВА
Уфимский синдром
Ситуацию в столице Башкирии комментирует политический обозреватель ИД «Провинция» Борис ШИРОКОВ
Журналист во всем мире – профессия особая. Человек иногда лезет в пекло, рискует головой, чтобы собрать и передать достоверную информацию. Это его долг, как долг врача – помочь страждущему, а долг милиционера – обезвредить преступника.
Поэтому любые попытки незаконно воспрепятствовать деятельности журналиста – это не просто чья-то дурная инициатива, а ущемление наших с вами прав. Если каждый караульный будет задерживать на улице не понравившегося ему корреспондента – завтра газеты не выйдут. И тогда мы будем иметь не цивилизованную страну, а диктатуру людей в униформе.
Уфимский НПЗ – предприятие крупное, но это не секретный объект. Так что претензии охраны к нашему сотруднику Светлане Нургалеевой просто несерьезны. Конституция не обязывает журналиста носить с собой паспорт. Нет закона, по которому журналист должен спрашивать предварительное разрешение на фотографирование сквера и рабочих, выходящих из проходной.
Зато есть законы и Конституция, которые защищают права человека, гражданина РФ, сотрудника СМИ. Разумеется, об этих правах в Уфе известно даже таким бдительным людям, как работники заводской охраны. Почему же они решились вести себя столь вызывающим образом – практически принудительно, «под конвоем» отвести журналиста на территорию завода, свысока его поучать, грозить милицией и спецслужбами, подозревать в нем страшного преступника?
Тут два варианта. Один – мест-ная ревность не по разуму. Раззуделось у кого-то, и решили попрактиковаться. Сквер – вроде как заводской, поэтому на него распространяются «законы» не Российской Федерации, а заводские. Зашел в мою усадьбу без спроса – тебя хватают и доставляют к управляющему. И тогда дядя-караульный – это царь и бог для тех, кто ведет себя в этом сквере не совсем обычно: фотографирует, беседует с прохожими и т. д. Кто вам разрешил в моем сквере что-то там расследовать? Сейчас мы вам покажем, кто здесь хозяин…
Второй вариант – целевой прессинг в отношении журналиста, который взялся за крайне болезненную для администрации НПЗ тему: снос памятника погибшим фронтовикам. Еще не остыли страсти в Таллине, еще свежи в памяти события в подмосковных Химках, а тут намечается еще один скандал…
Вообще, чем неуязвимее чувствует себя вертикаль местной власти, тем сложнее работать журналистам: то здесь то там возникают удельные князьки, которые стремятся «зарегулировать» прессу. Недавно был случай: нам понадобилось помещение под типографию. Нашлось госпредприятие, которое предложило такое помещение, но с одним условием – что наша типография будет печатать газеты исключительно лояльные по отношению к властям. Никакой критики. Тишь да гладь – тогда забирайте помещение на самых выгодных условиях. Ну чем не цензура?
Мы отказались. Не потому, что мы против власти. Но наша задача – дать объективную информацию. Если власть заслуживает похвалы, почему бы об этом не сказать? Если люди в регионе живут хуже некуда и никого наверху это не колышет – и тут молчать нельзя.
То, что произошло в Эстонии, – это страшно. Но и в Уфе, как видно, творятся удивительные вещи. Действует ли на территории Башкирии Конституция Российской Федерации? Или там кто-то установил свои законы? Это республика или султанат?
Одно знаем точно: благодаря такой «местной бдительности» Россия на международной арене часто оказывается в роли провинившегося школьника. Солидные организации проводят исследования, выясняют уровень свободы слова в разных странах – и мы по этому показателю соседствуем с государствами Африки. Потому что журналист во многих наших регионах низведен до второсортного персонажа, которого норовит схватить за шиворот любой охранник.
Как бы то ни было, попытка «зажать» и запугать нашего корреспондента провалилась. Мы по-прежнему будем исполнять наш долг перед читателями – несмотря ни на какие попытки оказать на нас давление.
Ирина ШАБАЛИНА
